Планы ничего не стоят, но планирование стоит дорогого[2]
Д. Эйзенхауэр, президент США
Вероятность выбора той или иной стратегии, как уже говорилось, зависит как от внешних условий (прежде всего, эффективности западной политики военно-силового принуждения России и развития ВПО), так и от внутренних факторов – внутриполитической стабильности и способности к консолидации и мобилизации общества и элиты России в целях опережающего социально-экономического развития в условиях военных действий[3]. И первое, и второе зависит в решающей мере от уровня развития национального человеческого капитала (НЧК) и его институтов[4].
Учитывая осознанный и оправданный выбор в редакции СНБ 2021 года приоритетов развития национального человеческого капитала (НЧК) и его институтов, можно предположить, что главной целью стратегии России и СП будет максимально эффективное движение к этой цели в ближайшие годы. Строго говоря, эффективность стратегии и СП может измеряться темпами (абсолютными и относительными) роста ИЧР в главных областях. Особенно, если говорить о критически важных областях экономики или отдельных районах, например, Дальнего Востока, о чем специально говорил осенью 2022 года В.В. Путин[5].
Напомним в этой связи, что значение НЧК (нац. богатство, рост ВВП, влияние гос.- ва в мире) и институтов НЧК определяет:
– уровень национального богатства;
– уровень и темпы роста ВВП;
– масштабы влияния государства в мире, определяемые уровнем ИЧР и его институтов, в частности, «формулой Клайна»: (мощь + ресурсы + военная сила + т.д.) х (Стратегиях + Воля), где решающее значение имеет НЧК. Так, например, эффективность ВС и ОПК страны в первую очередь зависит от качества НЧК и его институтов. Это стало абсолютно ясно уже при анализе первых этапов развития СВО на Украине.
В этой связи важно напомнить еще раз о структуре ИЧР (ИРЧП) и НЧК. Начиная с 2010 года, ИЧР рассчитывается на основе:
– ожидаемой продолжительности жизни при рождении
– уровня образования (средняя продолжительность и ожидаемый срок обучения)
– показатель дохода на душу населения (ВНД по ППС на душу населения)
Соответственно, чем выше у страны показатели продолжительности жизни, образованность и доход на человека, тем выше будет ее индекс человеческого развития. И тем выше её способность влиять на мировые процессы, тем эффективнее её внешняя и военная политика.
Если согласиться с таким определением возможностей влияния России в мире, исходя из уровня НЧК страны, то придется учитывать мнение экспертов ООН, которые делят все страны мира на 4 группы по уровню ИЧР, а, значит, во многом и по степени мирового влияния, где Россию относят к странам группы №1 наравне со Словенией:
Очень высокий ИЧР (от 0.8 и выше)
Высокий ИЧР (от 0.7 до 0.8)
Средний ИЧР (от 0.55 до 0.7)
Низкий ИЧР (ниже 0,55)
При этом, разница в региональных ИЧР в России огромна: если в Москве рейтинг 0,950 (как в странах-лидерах), то в Тыве – 0,750. Другими словами, неизбежен вывод необходимости срочного выравнивания уровней развития ряда регионов по конкретным показателя ИЧР.
Очевидно, что такой простой перенос уровня развития НЧК на степень международного влияния не соответствует реалиям. Во всяком случае, если речь идет о военном влиянии, где Россию, безусловно, можно отнести к первой тройке стран.
Но этот подход – весьма показателен, если говорить о «мягкой силе» и не силовых инструментах влияния России в мире. По сути дела, это упрощенный до минимума в алгоритм национальной стратегии развития, в основе которой лежит ускоренный рост ИЧР, который в целом соответствует общей тенденции национального развития. Так, например, развал страны и её экономики в 90-е годы полностью совпадал с тенденциями в развитии человеческого потенциала: в России ИЧР с 1991 года падал с 0.840 до 0,703, но после 2001года – рос до 0.844 (49 – 52 место Россия делит с Белоруссией и Казахстаном).
И, наоборот, возвращение России к системе национальных ценностей, социальной политике, образованию, культуре, науке и демографическим приоритетам (в том числе региональным, как это было сделано в сентябре 2022 года на Дальневосточном форуме) означает точно выбранный стратегический курс на развитие НЧК. Таким образом, стратегическая задача – развитие и рост ИРЧ делится на 3 более конкретные задачи:
– Обеспечение долгой и здоровой жизни;
– Улучшения образования: прежде всего, среднего количества лет обучения и ожидаемые годы обучения.
– Достойный уровень жизни: ВНД на душу населения (в международных долларах по ППС)[6].
В свою очередь эти три масштабные общие задачи делятся на подзадачи и конкретные программы, которые конкретизируют процесс их эффективного решения. Так, задача увеличения продолжительности жизни прямо связана с качеством здравоохранения (которое, кстати, в странах-лидерах по ИЧР стало крупнейшей отраслью экономики), развитие программ по здоровому образу жизни, доступности средств физкультуры и ограничению вредных привычек.
Приоритетность в развитии НЧК имеет прямое отношение к возможностям России по силовому противоборству. С точки зрения стратегических целей, преследуемых США и их союзниками в отношении России, сказанное означает, что в итоге масштабного военно-силового противоборства должна быть реализована следующая последовательность «промежуточных» стратегических целей:
– ослабление институтов государства и общества и частичная ликвидация суверенитета России;
– потеря суверенитета и национальной идентичности, внутриполитическая дестабилизация и развал государства, национальная «дезориентация»;
– раздел России на отдельные субъекты, лишенный в основном суве-рен6итета, ликвидация политической и национальной идентичности.
Очевидно, что стратегическая цели – ликвидация России не может быть достигнута без достижения «промежуточных» целей, о важности которых писал еще А.А Свечин. Это означает, что стратегия России и её стратегическое планирование (СП) должны в полной мере учитывать значение этих конкретных целей. На рисунке, который использовался не раз в работе, такие промежуточные стратегические цели вытекают непосредственно из системы национальных ценностей и интересов, сгруппированных в квадрате «А». Они же являются главными объектами внешнего влияния, на которые оказывается воздействие по вектору «Б»–«А». Именно поэтому группа факторов «А» в существующем противоборстве играет исключительно важное значение, что далеко не всегда признается в политике и учитывается в стратегии.
Так, в СВО на Украине только начато фактически учитываться важнейшее противоборство между системами цивилизационных ценностей Запада и России, которое длительное время оставалось вне внимания политиков России. Стратегия России (которая может быть обозначена в качестве вектора «Г»-«Д»), должна была воздействовать через группу политических и иных субъективных факторов «Д» на группу «А», чего с 1990 года по 2022 год практически не было ни со стороны администрации или правительства, ни со стороны МИДа и посольства России на Украине, ни со стороны института НЧК государства и общества.
Примечательно, что даже ресурсы России (те же углеводороды) не использовались для защиты цивилизационных интересов России на Украине. Поэтому начало СВО России на Украине сразу же столкнулось с трудностями, когда «вдруг» оказалось, что русофобские настроения на Украине и в Европе многократно превосходят масштабы ожидавшихся.
Более того, в самой России, как оказалось, не все общество было готово защищать свои национальные интересы и ценности. Значительная его часть уже сумела переориентироваться на Запад. Возникла угроза внутриполитической стабильности, которая была усилена СВО, но отнюдь не стала её прямым следствием. Начавшаяся в стране дискуссия в СМИ была поддержана впервые властью, которая стремилась долгие годы избегать споров о «выборе пути» для России.
В 2022 году В.В. Путин и его окружение в целом доказали способность обеспечить общественную поддержку своей политики, в частности, СВО на Украине. Не смотря на всплеск инфляции и другие минусы санкционной политики, В.В. Путин смог сохранить контроль не только над властью, но и значительной частью общества.
Известно, что различные интересы социальных и правящих групп общества, различные оценки и прогнозы, различные ресурсы (и соотношение между этими интересами, как справедливо отмечал Е.М. Примаков), в конечном счёте трансформируются в выбор различных национальных стратегий правящей элитой[7]. Ровно в такой же ситуации оказалась и правящая элита России в 20-е годы нашего столетия, хотя формально – нормативно и с правовой точки зрения, – на уровне указа президента о Стратегии национальной безопасности, принятого в июле 2021 года, а также других политических и нормативных документов, такой выбор и был сделан в пользу национальной стратегии опережающего развития НЧК и его институтов. Разница в том, что не раз принимавшиеся формальные и нормативные решения в России так и не становились реальной политикой из-за несовершенства механизма их реализации, более того, – откровенно слабой исполнительской и кадровой политики[8].
В реальной политической и экономической жизни правящей элиты России шла борьба между личными и групповыми интересами, с одной стороны, и национально-государственными, – с другой. Это и понятно, ведь в условиях проведения СВО на Украине огромное число личностей оказалось перед выбором приоритета – личного интереса, либо национального. И далеко не всегда побеждали вторые[9]. Соединенным Штатам и их союзникам удалось сформулировать тяжелую «повестку дня» для представителей российской правящей элиты, заморозив её активы, включая частные и личные, а также семейные, средства передвижения, условия проживания. Но, главное, Западу удалось создать трудности для широкого круга российских граждан, сформировав из их части недовольные социальные группы, прежде всего, из числа интеллигенции, ученых, студентов, деятелей культуры[10].
Теоретически, выбор стратегии национальной безопасности России происходит различными группами правящей элиты в зависимости от избранной общей политики, прежде всего, – выбора целей, ценностей и приоритетов, а также выделения для этого соответствующих ресурсов, – т.е. в упрощенном виде, напомню, «область стратегии» – это область, где формируются наиболее эффективные способы военного и политического искусства достижения поставленных целей, конечный выбор которых, однако, остаётся за правящей элитой страны.
Применительно к положению России в 2022 году – это означало выбор средств и мер противодействия не только на Украине, но и по всему спектру силовых средств – экономических, информационных, иных – широкой западной коалиции. В условиях гибридной войны (ГБ) 2022 года это означает, прежде всего, применение военных средств и силовых контрсанкций по отношению к Западу. Надо признать, что России в целом удалось в 2022 году эффективно противодействовать этим силовым средствам ГВ Запада, что публично признал В.В. Путин в сентябре 2022 года[11].
Спектр таких средств и способов может быть очень широк, но наиболее важное значение на их выбор имеют именно военно-политические цели, т.е. в конечном счете тот политический выбор, который формулирует правящая элита. Именно от этого выбора зависит сегодня стратегия России. В конце XVIII века, например, правящая элита Франции выбрала для себя борьбу с монархиями Европы и английским империализмом, но уже через 20 лет эта же элита отказалась от борьбы с европейскими странами, не поддержав возвращение Наполеона.
Далеко не всегда понятны мотивы и движущие силы правящей элиты, делающей подобные радикальные выборы: осенью 1917 года в пользу большевиков или позже в России, в 90-е годы в СССР, – против большевиков. Тем не менее, ясно, что каким-то образом такой выбор делается, а какие-то настроения – доминируют. В. Путин был не просто назначен Б. Ельциным, но он отражал определённые настроения правящей элиты, напуганной хаосом в стране, потерей ею суверенитета и контроля над территорией и ресурсами. Время В.В. Путина пришло именно в конце 90-х годов, как оно могло придти для Г.А. Зюганова, не окажись он таким недалеким партийным функционером. По сути дела В.В. Путин с самого начала озвучил государственно-патриотическую тематику и риторику, которая звучала в НПСР все 90-е годы, но которой испугался Г. Зюганов.
Через 20 лет ситуация во многом повторяется, но на другом уровне: Если в начале нулевых Россия остановилась в шаге от распада под давлением Запада во многом благодаря В.В. Путину, то в 20-е годы, она стала перед выбором полноценного восстановления национального суверенитета или продолжения медленной адаптации к западно-либеральной системе. Во втором десятилетии правящей элите России предстоит сделать выбор между борьбой за укрепление суверенитета и дальнейшем развитием своих позиций в мире и политической капитуляцией как правящего слоя, так и конкретно отдельных представителей, против которых лично направлена политика Запада.
Надо отдавать отчет, что российская правящая элита не однородна, а, следовательно, выбор стратегии безопасности – дискуссионен (даже если нормативные документы по вопросам безопасности Президент и принимает без публичного обсуждения). Значительная ее часть не просто игнорирует последние десятилетия национальные и государственные интересы, но и откровенно торгует ими в своих личных интересах. Подобное разное отношение к национальным и государственным интересам и ценностям делает теоретически и практически возможным принятие практически любого из вариантов национальной стратегии – от откровенной капитуляции и отказа от национальных интересов и ценностей до защиты этих интересов самыми радикальными средствами.
Между тем необходимо не просто сделать какой-то частный выбор, но и принять конкретное политическое решение в пользу выбора той или иной стратегии национальной безопасности и развития, которое занимает решающее место в процессе управления, и имеет долгосрочные последствия. На практике это означает как выбор стратегической (долгосрочной) политической цели для России (капитуляции, адаптации, противоборства и т.д.), так и выбор конкретной промежуточной практической цели, которая прагматически и наглядно подтверждает политический выбор. В условиях 2022 года войны на Украине это выбор в пользу конечных целей войны: либо полная денацификация и демилитаризация, означающая смену политического режима и всей системы власти на Украине, либо ограниченные цели, которые заключаются в легитимизации Крыма, Донецка и Луганска.
Без такой промежуточной цели стратегическая цель выглядит, как правило, пустой декларацией. А.А. Свечин следующим образом даёт определение этому явлению: «Стратегическое решение заключается, по преимуществу, в постановке промежуточной цели, которая являлась бы кратчайшим логическим звеном на пути к конечной цели и в то же время отвечала бы средствам, имеющимся для достижения последней» (выдел. авт.). При этом, как отмечал ещё К. Клаузевиц, в стратегии существует огромное количество оценок и мнений, а сами оценки («воззрения») менее устойчивы. Именно практическая, конкретная цель, в отношении специальной операции на Украине имеет решающее значение. Это в полной мере относится ко всей стратегии в области международной безопасности и области внутренней политики.
Кроме того, такой выбор формально (а, значит, и политически) могут сделать только те государственные органы, которые имеют на это право. В политической системе России это, прежде всего, Президент (и теоретически Федеральное Собрание РФ), что отнюдь не облегчает процесс принятие решения. В политической системе России роль других государственных, политических и иных институтов сведена к минимуму. Во всяком случае, до тех пор, пока они «играют по правилам». Чтобы выйти «за флажки» этим институтам надо перестать быть частью системы, войти с ней в противоречия и силовое противоборство (что, кстати, хорошо понимают на Западе). Так как это было при раннем Б. Ельцине и «демократической оппозиции» в начале 90-х годов, когда политическая система СССР была взломана новыми, не известно откуда-то появившимися институтами.
«Общество» фактически дистанцировано от процесса политических решений (не известно насколько серьёзно), хотя косвенно и может оказывать некоторое влияние. Еще меньшее влияние оказывают экспертные и научные круги, которые в лучшем случае могут только донести до лиц, принимающих решения, свою точку зрения в какой-то форме. На мой взгляд, как правило, в заведомо искаженной, той, к которой приучили в последние десятилетия, начиная с псевдоидей Горбачёва-Ельцина.
При этом, на мой взгляд, мнение экспертных кругов в последние десятилетия (особенно мнение некоторых академиков – ученых АН СССР и РАН при Горбачёве и Ельцине) нередко было ошибочным и вредным. Их конформизм, по признанию многих, зашкаливает, а способность «адаптироваться» к любому доминирующему политическому тренду власти, – поражает: некоторые политики и эксперты за 30 лет умудрились побывать и ортодоксальными коммунистами, и «перестроечниками-горбачёвцами», и «либеральными-демократами», и «государственниками», и даже (уже в настоящее время) сторонниками «империализма».
После того, как США отказались 2 августа 2019 года от ДРСМ, а до этого – от Договора по ПРО, и фактически от всех других договорённостей (ДОН и пр.), более того, даже сложившейся системы международной безопасности, – стало ясно, что с этими переменами окончательно рухнула и вся горбачевско-ельцинская внешняя политика либерал-демократов, и те, кто проводил эту политику. Примечательно, однако, что эта часть научной псевдоэлиты всё еще остается у власти в России, хотя и не несёт никакой ответственности. В августе 2019 года я писал: «Разрыв ДРСМД по инициативе США приведет к большому количеству последствий. Сперва я бы указал о последствиях для России, о которых пока что мало кто говорит. А ведь это крах не только договора об уничтожении ракет малой и средней дальности, но и крах всей горбачевской политики, направленной на предоставление военно-политических уступок Западу»[12].
Во-первых, реальная цена таких уступок, равно как и обещаний американцев, оказалась нулевой. США последовательно вышли из договора по ПРО, Договора по РСМД, а до этого они фактически сломали все остальные договоренности, в том числе о нераспространении ядерного оружия, запрете размещения ударных вооружений в космосе и так далее. Главный вывод – политика уступок Западу оказалась в провале (чего, кстати, не признают её авторы и адепты даже сегодня)[13].
Во-вторых, фактически оказалась сломлена система международной безопасности, которая создавалась в прошлом веке. А если такая система будет создаваться в будущем, то она будет опираться на военно-технические факторы обеспечения безопасности, то есть не на международные договоренности, а на военную силу. К сожалению, сейчас других вариантов просто не просматривается. Разрыв таких договоренностей ломает не только соглашения, которые ограничивают распространение вооружений, но и те, что обеспечивают международную безопасность. Мир вернулся к ситуации, когда государства должны обеспечивать свою безопасность либо своими военно-техническими средствами, либо при помощи военных союзов.
Надо сказать, что США сейчас находятся в гораздо более выгодном положении, их широкая коалиция включает не только страны НАТО, но и многие другие государства, например, Японию, Австралию, Саудовскую Аравию и многих других. Это все имеет колоссальное значение для России, потому что наши планы по стратегическому сдерживанию теперь должны быть пересмотрены с учетом отсутствия системы международной безопасности.
Сегодня наша страна оказалась вне системы военно-политических коалиций. Даже наши хорошие отношения со стратегическим союзником Китаем, Индией или другими странами по ОДКБ не означают существование некой широкой военно-политической коалиции. Перспектива, конечно, есть, но это – перспектива создания широкой антиамериканской коалиции. Поэтому, прежде всего, будет стоять задача обеспечения национальной безопасности в широком смысле этого слова – от развития технологий до развития институтов НЧК. Она будет стоять очень остро перед Россией, ведь компенсировать такую невыгодную позицию можно только опережающим развитием новейших технологий и человеческого потенциала. Американцы это тоже прекрасно понимают, поэтому если они и будут говорить об ограничении вооружений, они выберут сферу, которая ограничит наше преимущество в некоторых технологических областях, гиперзвуке, например, или лазерной техники.
Стоит также отметить, что слом таких договоренностей означает во многом окончательный крах либерализма, людей, которые продвигали политику уступок Западу. За этими идеями стояли не только политики, но и ученые и журналисты. Оно действительно верили, что Запад будет придерживаться заключенных договоренностей. Сейчас эта политика обанкротилась.
Таким образом, политический выбор правящей российской элиты в 2022 году (как реакция на изменение внешних условий) в реальности представляет собой не просто некое формальное решение, принимаемое уполномоченными органами, а именно Президентом России, но достаточно широким кругом, естественно, прежде всего, президентом. И никем иным.
Именно он пока что полностью суверенен и отражает политический тренд. В нашем случае, как представляется, попытка таких формальных решения была принята в 2018 году Президентом В.В. Путиным (в мае 2018 г.), а также Правительством страны (в сентябре того же года в соответствующем Постановлении Правительства) и Федеральным Собранием, которое де-юре и фактически поддержало политический курс президента, приняв целую серию соответствующих бюджетных документов на весенней сессии 2019 года.. Принятие национальной стратегии противоборства в 2022 году стало бы логичным продолжением этого курса.
Эти формальные решения, однако, повторю, отнюдь не означали выражение политической воли всей правящей элиты страны, которая – открыто или молча – колебалась между курсом президента и своими «рыночными реалиями». Это решение президента и правительства России в принципе базировалось в целом на достаточно адекватной оценке действительности, которая, на мой взгляд, в самом общем виде можно представить на известном рисунке выше, на который я неоднократно ссылался. При этом, вплоть до самого конца 2021 года, эволюция национальной стратегии России в области безопасности, как представляется, развивалась по «Варианту № 2» («Продолжение политики стратегического сдерживания»), предполагающего широкое стратегическое отступление на основных направлениях. Переход к «Варианту №4» произошел на рубеже 2022 года с началом специальной операции на Украине, но означает ли этот переход окончательное принятие стратегии противоборства с Западом?
Очевидно, что такая стратегия потребует, как минимум:
– политико-идеологическом (реакция на усиливающиеся политические и идеологические провокации, не предполагающая активных действий);
– ответные шаги («контрсанкции») в финансово-экономической области;
– отказ от идеологического лидерства и попыток перехватить инициативу в когнитивно-идеологической области;
– ухудшение социально-экономического и внутриполитического положения.
Постепенно становилось всё очевиднее, что сохранение неясности в стратегии не может продолжаться долго – отступление неизбежно ведет к качественному изменению в положении России, что, во-первых, уже стало остро ощущается населением, а, во-вторых, привело к «накоплению» отрицательных результатов во внешней политике. События 2014–2021 годов, прежде всего, политика санкций и угроз, откровенного информационно-когнитивного давления на правящую элиту России привели к постепенному отходу от этой политики, что выразилось в «переходном периоде» от «Варианта № 2» к «Варианту № 4» развития стратегии противодействия России[14].
Но этот период в 2019–2022 годах ещё только обозначился. Ему явно не хватает наступательности и хорошей агрессивности в отношении Запада в самых разных областях. Можно даже сказать, что для большинства правящей элиты страны он так и не стал окончательным поворотом – чтобы это произошло, нужно было бы, чтобы развитие по этому сценарию «забежало далеко вперёд», когда полностью вернуться к стратегическому отступлению было бы уже невозможно. Но этого пока не произошло: политика «шаг вперёд и два вбок-назад» по понятным причинам не может быть последовательной[15].
Этот период непоследовательных действий и шараханий применительно к России можно определить как период с 2019 года по настоящее время, когда радикальные решения чередуются с промежуточными, отступлениями и даже поворотами назад, что очень хорошо видно на примере политики «импортозамещения», которая медленно продвигалась в 2017–2021 годы в зависимости от ситуации, а иногда и частных пожеланий чиновников. Боязнь «выпадения» из комфортных рыночных отношений сопровождалась реальными опасения автаркии, когда размер и качество российской экономики (например, даже в ОПК) не могли быть достаточными для развития[16].
На мой взгляд, он окончательно произойдет достаточно быстро (еще недавно я писал, что этот переход совершится к 2024–2025 годам), но в современных условиях ведения военных действий это произойдет существенно быстрее, еще до завершения войны на Украине. Именно внешние события будут подталкивать правящую элиту к ускорению движения даже вопреки этому желанию. Однако очевидное сожаление о разрыве с Западом, которое в 2007 году в Мюнхене высказал В.В. Путин («Что же вы наделали!»), свидетельствует о том, что с иллюзиями в отношении намерений Запада расставаться в элите окончательно не хотят. И это желание, даже вопреки реалиям и логике, может препятствовать пересмотру стратегии России.
Сохранение остатков этой стратегии – необходимо честно признать – означает, что в случае её дальнейшей реализации, она неизбежно должна эволюционизировать в другие «крайние» варианты – возврат к «Варианту № 1», «Варианту № 2» или – что наиболее вероятно и происходит сегодня – ускоренному движению по «Варианту № 4». В пользу такого развития должен свидетельствовать осознанный цивилизационный выбор части правящей элиты, которая не уехала и не уедет за рубеж. Именно ей и предстоит реализовывать будущую национальную стратегию безопасности и военную политику России, которая удивительно быстро формируется в настоящее время.
После начала СВО на Украине в России и во многих зарубежных странах усилилась дискуссия о стратегических целях страны. Предлагались самые разные, порой экзотические, варианты в качестве альтернатив – от борьбы «за самовыживание» и даже продолжения войны на территории Европы, до создания «новой ООН» и «концентрации в борьбе за власть». Во многом это явилось следствием того, что сама власть избегала постановки политико-идеологических целей своей политики, ограничиваясь в предыдущие годы «конкретными» и «прагматическими» задачами подъема жизненного уровня и улучшения демографической ситуации (которые за 15 лет так и оказались недостижимыми). Отчасти такая пассивность отразилась и на ВС, которые стали рассматриваться как «парадные» войска многими специалистами. Просто выпуск новых систем уже не удовлетворял.
Как точно заметил один из читателей популярного сайта, критически оценивая новшества в ствольной артиллерии, ёмко аккумулировав все требования к ВС (и недостатки на Украине): «Наблюдаем ренессанс ствольной артиллерии? К сожалению, мало сделать хорошую пушку. Надо сделать много таких пушек. Надо обучить солдат и командиров. Обеспечить их в бою информацией, средствами разведки. Для этого обучить еще солдат и командиров. Снаряды, снабжение ... Еще бы неплохо иметь адекватное командование».
Действительно, в ходе СВО на Украине кроме образцов новой техники отчетливо проявились недостатки… в их количестве, подготовке офицеров и солдат, их обеспечения разведывательной информацией, средствами безопасности, снабжением и… адекватным командованием. Новые измерения гибридной войны в виде интегрированного военно-политического, экономического информационно-психологического противостояния. При этом появляются новые измерения ГВ, которые, например, эксперт полковник А.А. Бартош считает следующими[17].
________________________________________
[1] Некоторые положения этого раздела были опубликованы на круглом столе Центра стратегических исследований ВАГШ 19 августа 2022 года «Военные конфликты будущего”, организованным Центром стратегических исследований Академии Генерального штаба ВС РФ, и опубликованы 25.08.2022 на сайте ЦВПИ / http://eurasian-defence.ru/?q=eksklyuziv/razvitie-strategicheskoy. В нынешнем виде текст исправлен и существенно дополнен в конце августа того же года.
[2] Цит. по: Фридман Л. Стратегия: Война, революция, бизнес. М.: Кучково поле, 2018, с. 657.
[3] Путин В.В. Указ президента № 756 «О мерах, осуществляемых в субъектах Российской Федерации, в связи с Указом Президента от 19 октября 2022 года» / http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001202210190003?index=0&rangeSize=1
[4] Средства защиты российской идентичности: монография / О.В. Боброва, А.И. Подберезкин.- Подольск: ПФОП, 2022. 416 с.
[5] Путин В.В. Стенограмма выступления Путина на пленарном заседании Восточного экономического форума. Президент России, 7.09.2022 / http://prezident.org/ tekst/stenogramma-vystuplenija-putina-na-plenarnom-zasedanii-vostochnogo-ekonomicheskogo-foruma-07-09-2022.htm
[6] В своем Докладе о человеческом развитии за 2010 год ПРООН начала использовать новый метод расчета ИРЧП. Используются следующие три индекса:
1. Индекс ожидаемой продолжительности жизни (LEI). ЛЕЙ равен 1, когда ожидаемая продолжительность жизни при рождении составляет 85 лет, и 0, когда ожидаемая продолжительность жизни при рождении составляет 20 лет.
2. Индекс образования (EI). 2.1 Индекс среднего количества лет обучения (MYSI). Пятнадцать – это прогнозируемый максимум этого показателя на 2025 год. 2.2 Индекс ожидаемых лет обучения (EYSI). Восемнадцать лет эквивалентно получению степени магистра в большинстве стран.
3. Индекс доходов (II) II равен 1, когда ВНД на душу населения составляет 75 000 долларов, и 0, когда ВНД на душу населения составляет 100 долларов.
ИРЧП представляет собой среднее геометрическое из трех предыдущих нормализованных индексов:
– LE: ожидаемая продолжительность жизни при рождении
– MYS: среднее количество лет обучения (т. е. лет, которые человек в возрасте 25 лет и старше провел в формальном образовании)
– EYS: Ожидаемые годы обучения (т. е. Общее количество ожидаемых лет обучения для детей младше 18 лет)
– GNIpc: Валовой национальный доход по паритету покупательной способности на душу населения.
[7] См., например: Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз развития сценария военно-политической обстановки и его конкретных вариантов в третьем десятилетии нового века, сс. 22–36 // Сборник материалов круглого стола. Кафедра военной стратегии Военной академии Генерального штаба ВС РФ Угрозы национальной безопасности Российской Федерации на период до 2030 года: направления и пути их нейтрализации. ВАГШ ВС РФ, 2022. 152 с.
[8] Подберезкин А.И. Национальная стратегия в 20-е годы XXI столетия: возможные и вероятные варианты (сс. 365-376). В кн.: Тенденции развития системы международных отношений и их влияние на управление национальной обороной Российской Федерации: сборник материалов круглого стола (19 августа 2022 г.) / под общ. ред. А.С. Коржевского; ВАГШ ВС РФ. М.: Издательский дом «УМЦ», 2022. 544 с.
[9] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. М.: ИД «Международные отношения», 2021, cc. 204-218
[10] Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки. М.: ИД «Международные отношения», 2019, cc. 189–196.
[11] Путин В.В. Стенограмма выступления Путина на пленарном заседании Восточного экономического форума. Президент России, 7.09.2022 / http://prezident.org/tekst/ stenogramma-vystuplenija-putina-na-plenarnom-zasedanii-vostochnogo-ekonomicheskogo-foruma-07-09-2022.htm
[12] Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки. М.: ИД «Международные отношения», 2019, сс. 189–196.
[13] Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. М.: ИД «Международные отношения», 2021, cc. 308–359.
[14] Эта логика рисунка использовалась многократно на самых разных аналитических мероприятиях. В конечном счёте, в декабре 2021 года и в феврале 2022 года произошел переход к «Варианту №4» стратегии ответных действий. См., например: Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз развития сценария военно-политической обстановки и его конкретных вариантов в третьем десятилетии нового века, cc. 22–36 // Сборник материалов круглого стола. Кафедра военной стратегии Военной академии Генерального штаба ВС РФ Угрозы национальной безопасности Российской Федерации на период до 2030 года: направления и пути их нейтрализации. ВАГШ ВС РФ, 2022. 152 с.
[15] Военно-технические и военно-экономические аспекты итогов и уроков Второй мировой войны / кол. авт. под ред. проф. Викулова С.Ф. М.: АПВЭ и Ф, «Канцлер», 2020, сс. 145–147.
[16] См., например: Новые военно-промышленные державы / М.С. Барабанов, С. А. Денисенцев и др. М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016, с. 5.
[17] Бартош А.А. Взаимодействие в гибридной войне // Военная мысль, 2022, № 4, с. 14.
