Каждый начальник в глубине души должен быть готов умереть, если того потребуют обстоятельства. Без этой «философии» нет настоящего начальствования[1]
А. Снесарев, военный теоретик
Политическая противоречивость соотношение понятий «военная» и «национальная» безопасность[2] нашло реальное выражение в российской политике и политическом дискурсе еще со времен так называемой перестройки, инициированной М.С. Горбачевым и его окружением, суть которого стала извращенным представлением о безопасности нации и государства вообще, и военной безопасности, в частности. Если коротко, то оно сводилось к простой формуле либеральных демократов 80-х и 90-х годов: обеспечение военной безопасности[3] СССР-России не просто ложится тяжелым бременем на экономику и общество, но и неизбежно «приведет к экономическому и политическому краху СССР»[4]. Тем самым по сути дела отрицалась само понятие «военная безопасность» и внешняя угроза, создавалась искусственное впечатление об отсутствии у кого бы то ни было извне враждебных намерений. В этом контексте национальная безопасность противопоставлялась военной безопасности как примитивный мем «масло вместо пушек».
Соответственно с такой политической установкой формировался и подход к государственному и военному строительству, который радикально минимизировал все усилия государства и общества и фактически вел не только к отказу от стратегического планирования, но и откровенному предпочтению «рыночной стихии». При этом на само понятие «национальная безопасность» фактически становилось табу в политическом лексиконе и политологии. Во всяком случае вплоть до середины 90-х годов этого понятия старались всячески избегать в политическом лексиконе[5].
В том или ином виде эта формула в качестве основы для разных концепций внешней политики и СНБ России просуществовала до 2007 года, т.е до выступления В.В.Путина в Мюнхене, которое аккуратно «подвело черту» в военной политике и политике безопасности России, ориентированной на уступки Западу. Её остатки, включая начальный этап ведения СВО Россией на Украине, – просуществовали до настоящего времени, изменившись, естественно, под влиянием военно-силового противоборства с Западом в противоречивую формулу образца 2022–2023 годов, отрицающую идею «мобилизация вместо развития», в формулу «развитие в интересах безопасности». В условиях нарастающей военной деятельности Запада сохранение прежних установок, которое сохранялось в деятельности правительства не смотря на все возрастающие расходы, было неверной тактикой. В конечном счете можно признать, что приоритет военной безопасности над национальной окончательно не был признан и в 2023 году. Россия – и в общественно-политической жизни, и в экономике – всячески делала вид, что СВО «где-то там». Пресловутая «Рублевка» и «Патрики» жили сами по себе, а СВО – сама по себе. И стратегическое планирование страны вполне соответствовало этой установке[6].
Стоит отметить, что первая половина 2023 года продемонстрировала практическую возможность реализации концепции «развития в интересах безопасности», которая была сформулирована в СНБ РФ еще до начала СВО, в июле 2021 года, т.е. до начала масштабных военных действий: экономика, промышленность и финансы России в целом достаточно быстро и неожиданно легко преодолели первый и последующие удары санкций[7]. Издержки старательно не замечали.
Более того, на мой взгляд, вынужденный выбор вектора автаркии, особенно в промышленности, пошел России на пользу. И не только в экономике, но и в других областях. Думается, что постепенно автаркия вытеснит и дальше будет вытеснять как глобальная тенденция другую глобальную тенденцию – глобализацию, а сохранение и успехи в развитии и обеспечении безопасности будут зависеть от того насколько «доля» автаркии в государстве будет расти быстрее «доли» глобализации. Например, доля промышленности в экономике. Или в науке и образовании.
Также, впрочем, как стимулируются процессы автаркии и в других центрах силы. Условно, например, доля автаркии в экономике Королевства Саудовская монархия (КСА), где доля не нефтегазовых доходов, которая ежегодно сокращается. Даже сверхвысокие темпы роста доходов в 2022 году не привели к увеличению доли сырья в экономике страны.
Противостояние с западной военно-политической коалицией требует от России максимальной мобилизации не только в ОПК, но и во всех отраслях экономики и в обществе, а нехватка личного состава ВС – не частичной, а более полной мобилизации. С другой стороны, – если Запад намерен в ходе СВО экономически измотать Россию, то подобная тотальная мобилизация[8] неизбежно приведет к ослаблению экономики и социально-экономическим трудностям, внутриполитической дестабилизации. В итоге, как считают на Западе, это приведет к внутриполитическому кризису и смены политической элиты и курса России. В любом случае политика США носит откровенно антироссийский характер, причем не только в России, но и на территории всего бывшего СССР[9].
Во многом это противоборство двух политических курсов – обеспечения военной безопасности и сохранения развития – зависит от способности той части правящей элиты России, которая выбрала путь борьбы за суверенитет и идентичность, сохранить власть и контроль над страной. В противовес откровенно капитулянтскому курсу другой части правящей элиты, готовой отказаться от военного противоборства ради сохранения темпов развития.
Это отчетливо проявилось в высказывании Е.В. Пригожина и других общественных деятелей весной-летом 2023 года. Мысль, высказанная в свое время в эпиграфе раздела А.Е. Снесаревым, четко определяет приоритетность интересов государственных служащих, включая военнослужащих, более того, она является во многом объяснением того, почему неэффективные механизмы государственного и военного управления последних лет разрушают Россию. Личные и групповые интересы, лежащие в основе мотивации правящей элиты, не оставляют места для национальных и государственных интересов. Именно личные интересы части правящей российской элиты – не только основное препятствие эффективности СВО, но и нередко главный мотив на Украине, который трудно укладывается в формат политического и военного анализа. Именно об этом не раз говорил Е.В. Пригожин и другие общественные деятели с начала 2023 года. Бегство напуганных приходом Пригожена представителей элиты и «общества» – пример того какое реальное отношение этих граждан к своей стране.
Разное понимание и разные политические приоритеты между интересами разных частей правящей элиты выступает как на уровне противоречий личного и группового, так и более широкого формата. В том числе и понимание интереса «безопасности» и «интерес развития», который вошел в острое противоречие в ходе СВО на Украине. Интерес национальной безопасности, выраженный интересом военной безопасности в 2023 году, так и не стал основным интересом для большей части правящей элиты. Кризис внутри элиты и части представителей «общества», возникший в России в 2022 году, расширялся и реально влиял на политику России в 2023 году.
Проблема одновременно заключалась в том, что такого противоречия в правящей элите Украины не существовало. Там силовым образом – политически, экономически, информационно, физически – была проведена тотальная мобилизация в интересах военной безопасности страны (в понимании правящей элиты страны и Запада). В России, повторю, окончательно этого не произошло в 2023 году; продолжалась открытая борьба и скрытый саботаж. Но если в 1917–1921 годах и в 1941 году в сходных условиях власть понимала, что надо с ним бороться[10], то в 2022–2023 годах власть вела очень пассивную политику.
«Интерес безопасности» – национальный, социальный и личный – очевидно искусственно противопоставлялся «интересу развития (в т.ч. собственности и бизнеса)», который доминировал не только в правящей элите, но и в российском обществе в последние десятилетия. Это неизбежно вело как к ограничению в политике безопасности (и не только расходов), так и в конечном итоге к сдерживанию национального развития, прежде всего, промышленности[11]. До тех пор, пока само существование нации и государства не было поставлено под сомнение. Однако и эта угроза (хотя и была озвучена В.В. Путиным и Н.С. Патрушевым) не была до конца акцентирована. Её повторение от случая к случаю не сделали её соизмеримой лозунгу «Отечество в опасности!».
Проблема, на мой взгляд, в том, что в результате сознательной «деидеологизации» 80-90-х годов для значительной части общества и правящей элиты интерес безопасности нации и государства стал слишком абстрактной категорией, которая «весит» значительно меньше интересов бизнеса, активов и, – главное – привычного образа жизни. За последние 30 лет граждане России привыкли не доверять власти, а примеры антипатриотического, откровенно жульнического и коррупционного поведения многих её представителей отнюдь не способствовали тому, чтобы патриотические приоритеты вернулись на первое место. Поэтому СВО – это не просто военная операция. Это – выбор правящей элиты России между важнейшими интересами. Выбор, который в конечном итоге делает каждая личность. Выбор между национальной и военной безопасностью становится все более условным. Политическое значение этого выбора повысилось, например, в связи с резкой политизацией применения военной силы, которая стала уделом решения высшего военно-политического руководства, связанного с появлением ВТО большой дальности. Военные действия вышли за национальные границы.
Так, проблема применения ВТО – КР и аэробаллистических ракет разных типов в ходе СВО – это в 2023 году уже не только проблема военного и политического руководства ВСУ, но и руководства США и Великобритании. Как справедливо пишет, например, один из экспертов, «Условный Мыкола Тараснюк не имеет допуска к программированию ракет ATACMS, данные «полу-баллистической траектории» полёта этого высокоточного боеприпаса загружаются исключительно с военных спутников США, никакие «двойного назначения» с системой GPS не используются. Если применение обычных реактивных ракет залпового огня можно списать на украинские расчёты, наспех обученные «по стандартам НАТО», то использование тактических ракет ATACMS – уже категорически нет. Приказ на стрельбу (и передача данных целей) всегда осуществляется за подписью … командира корпуса или начальника объединённой группы войск, таков уровень подчинения. Американский трёхзвёздный генерал минимум должен быть, с соответствующим секретным допуском. А чтобы ракеты за миллионы долларов не расходовались почём зря – по всем наставлениям Армии США «ключ на старт» собственноручно поворачивает начальник разведки корпуса или ОГВ, поскольку стрельба такими могущественными боеприпасами ведётся только в интересах крупных соединений и только по стратегическим целям».
Более того, когда в 2017-м году Пентагон начал испытывать острейший дефицит ракет ATACMS в войсках, появился ещё один приказ: без дополнительного наведения средствами воздушной разведки в режиме реального времени (типа стратегического разведывательного БПЛА «RQ-4 Global Hawk», либо истребителя F-35) … запуск ракет не осуществляется. Так что каждый «выход» ATACMS по нашей территории может происходить только по приказу американского генерала, руками минимум полковника, под оперативным управлением штаба НАТО в Европе».
Иными словами, проблемы военной безопасности стали проблемами безопасности национальной[12]. В более общем плане национальной стратегии и стратегического планирования (СП) это явление выглядит следующим образом. Известная истина, что военная безопасность – часть более общей задачи обеспечения национальной безопасности – не всегда соотносится с реалиями практической жизни государства, которые в отдельные периоды его развития решительно меняют приоритеты и структуру понятия «национальная безопасность». Так, сочетание задач развития и обеспечения безопасности, которое было справедливо и органично смотрелось в период утверждения Стратегии национальной безопасности в июле 2021 года, уже не было таким же обоснованным и справедливым для многих граждан в 2023 году, когда западная коалиция сформулировала публично задачу «уничтожения России». Безопасность нации в военной области стала абсолютным приоритетом, причем не только объективно, но и в глазах значительной части общества.
С такой оценкой оказались согласны уже и многие в правящей элите страны, однако это не отразилось на приоритетах ни в нормативной СНБ (которую следовало бы скорректировать), ни, в частности, в более масштабной постановке задачи мобилизации национальных ресурсов в интересах безопасности. Поэтому получается, что целый ряд вопросов военной безопасности остаются не решенными, иногда просто откровенно игнорируются.
Соотношение понятий «военная» и «национальная» безопасность в 2022–2023 годах решительно изменилось, но не было реально учтено в политике страны. В результате – три главных условия для формирования Стратегии национальной безопасности России были по-прежнему для неё крайне неблагоприятны:
– Сохранилось нарастающее отставание в социально-экономической и технологической области не только от государств-лидеров, но и других, быстро развивающихся стран мира. Попытки вернуть технологические приоритеты в 2022–2023 годы, конечно же, предпринимались, но результаты приходили медленно.
– Не была решена проблема «Отсутствие идеологии и ценностной системы», так и не была остановлена нарастающая тенденция увеличения «потенциала предательства» и разобщенности правящей элиты. Меры правительства и судебной системы очевидно запаздывают и не эффективны.
– Сохранилась в 2023 году эскалация развитие военно-силового сценария МО и ВПО, за которым стоит желание западной военно-политической коалиции ограничить и лишить Россию суверенитета и территориальной целостности, разрушить её национальную идентичность. Со стороны России не было почти активных мероприятий перехватить инициативу в этой эскалации, без чего получается, что мы сами провоцируем к этой эскалации западные страны.
Наконец, сохранилась чудовищно не эффективная нормативно-бюрократическая модель управления государством и его институтами, включая ВС. Радикальное обострение МО и ВПО в мире во втором десятилетии нового века потребовало внесения существенных корректив в Стратегию национальной безопасности России. Как известно, эта Стратегия состоит из двух больших блоков – блока социально-экономического развития и блока укрепления безопасности, – которые должны быть (как минимум, нормативно, экономически, финансово-бюджетно и политически) тесно связаны между собой. В действительности, с самого начала существования России и даже с самой первой попытки подготовки Концепции социально-экономического развития в марте 2008 года эти блоки формировались по отдельности, практически без учета реалий друг друга, что в итоге приводило к слабой координации и противоречивости общей политики безопасности[13].
Попытки возродить стратегическое прогнозирование и планирование, начавшиеся с 2008 года, осуществлялись сложно, прежде всего, из-за сопротивления финансово-либеральной части правящей элиты, которая рассматривала такое планирование как посягательство на рыночные принципы. В итоге за период 2008–2022 годов можно констатировать, что в этой области было множество попыток, из которых более-менее удачных – всего несколько. Так, ФЗ «О Стратегическом планировании» 2014 года (безусловно положительное явление), принятый после длительных обсуждений, так и не стал обязательным для всех органов власти, также, впрочем, как и все нормативное планирование, включая Государственный оборонный заказ (ГОЗ), который готовился и реализовывался с большими трудностями и упущениями, хотя даже такое его качество говорит о его огромном значении для ОПК и ВС РФ[14].
Примечательно, что в Концепции 2008 года вообще не было учета внешних факторов, что стало обычной практикой для последующих концепций и стратегий социально-экономического развития. Даже «Программа», подготовленная правительство Д. Медведева по поручению президента «к сентябрю 2019 года», на 100-страничном документе смогла обойтись без учета влияния внешних факторов.
В военно-технической области, занимавшей в последнее десятилетие приоритетное значение в политике безопасности, были достигнуты существенные успехи как во многом за счет ускоренной модернизации советских образцов ВВСТ, так и некоторых положительных результатов первых российских НИОКР. К 2022 году, т.е. началу СВО, сложилась такая ситуация в области обеспечения военной безопасности, которая позволяет говорить о том, что безопасность преимущественно воспринимается прежде всего как качество некоторых видов и систем ВВСТ[15]. Их количество, обеспеченность запасами и кадрами нередко учитывалось слабо, либо вообще игнорировалось. Так, к началу СВО в 2022 году основная масса РСЗО в артиллерии была БМ-21 «Град» (порядка 500 шт.) начала 70-х годов, «Ураган» – середины 70-х годов (200 шт.) и «Смерч» – конца 80-х гг. (около 100 ед.), а современных «Торнадо-С» – менее 50.
Серьезные проблемы, как показала СВО, были в военном управлении и подготовке офицеров и контрактников, значительная часть которых уволилась сразу же после начала СВО, а в военной науке и военном образовании – продолжались катастрофические процессы. Попытки исправить эти провалы МО и Генштабом были откровенно неудачными, что в ходе СВО проявилось в полной мере. Акцент на этом В.В. Путин сделал, в том числе, еще и на расширенном итоговом заседании коллегии Минобороны 21 декабря 2020 года, хотя там впервые, пожалуй, было обращено внимание и на развитие военной науки и военного искусства. Реальных шагов предпринято, однако, не было.
Акцент в военном строительстве делался на искусственном критерии – «доли военной техники». Примечательно, в частности, сравнение В.В. Путиным качества ВВСТ при СССР и России в разные периоды: «Во времена Советского Союза в Советской армии по силам общего назначения, так называемая современность, количество современных на тот период времени вооружений составляло 54%, по силам общего назначения. По стратегическим, ядерным силам – 65–70%. Это приличный, хороший показатель. В 2000 году уровень современных вооружений по силам общего назначения упал до критически низкого уровня в 12%. А по силам ядерного сдерживания – до 35. … К середине декабря 2020 года доля современных образцов вооружения и техники в войсках России составляет уже более 70%, это по силам общего назначения, а в ядерных силах – 86%»[16]. При этом, «доля современных образцов» почему-то в СВО оказалась незаметной.
Взятое вместе, это свидетельствует о кризисе в государственном управлении и правящей элите, когда говорить о системной концепции и стратегии национальной безопасности, совмещающей задачи опережающего развития и защиты нации, еще рано. В частности, когда речь идет о стратегическом планировании, к которому приближаемся крайне медленно. Так, как известно, на первом заседании Госсовета России председатель правительства М. Мишустин заявил о том, что за 2021–2023 годы на реализацию Единого национального плана будет выделено более 39 трлн рублей – по текущему обменному курсу это соответствует почти 530 млрд долларов. Учитывая, что расходная часть российского бюджета на тот же период запланирована пока в размере 69,07 трлн рублей (2021 год – 21,52 трлн, 2022 – 21,88 трлн, 2023 – 25,67 трлн), эти «нацплановые» затраты составят почти 56,5% федерального бюджета[17]. По сути, это означает переход России к плановой экономике «китайского» типа, следствиями чего возможно станут сближение внутреннего уклада двух государств и вероятное укрепление стратегического союза Москвы с Пекином.
Таким образом, система национальной безопасности, как система обеспечения национального развития и безопасности, России во втором десятилетии нового века всё ещё находится в стадии медленного формирования, а не сознательного опережающего развития. Он – надо честно признать – не обеспечивает решение вопросов военной безопасности, которые стали в 2023 году абсолютно актуальными. Это означает, что на время от него надо отказаться и перейти r мобилизационной экономике и авторитарному управлению.
Кроме того, этот процесс крайне затруднен усилением давления со стороны Запада, которое при последних администрациях Б. Обамы–Д. Трампа–Д. Байдена – приняло характер военно-силовой эскалации, сохранением остатков либеральной экономики, идеологии и оппозиции нынешнему курсу в российском истэблишменте, а также пандемией и общим кризисом в мире, который В.Путин назвал на Давосском форуме справедливо «самым сильным кризисом после кризиса 30-х годов»[18]. Соответственно и реагировать на него надо не в парадигме СС начала века.
На мой взгляд, ухудшение внешних условий существования России требует максимального ускорения процесса повышения эффективности государственного и общественного управления, включая, прежде всего, область функционирования институтов развития национального человеческого капитала (ИР НЧК) военной организации государства и всей нации. Акцент на обеспечении безопасности должен быть смещен с развития ВВСТ на развитие институтов человеческого потенциала и НЧК, прежде всего, в области НИР и ОКР, а также профессиональной подготовки военнослужащих и военачальников. При этом главное направление – развитие национальных институтов человеческого капитала, как государственных, так и общественных, – в том числе и НКО, сетевых сообществ и творческого потенциала нации должно стать главным ресурсом и средством обеспечения национальной безопасности России[19].
И первая, и вторая системы безопасности претерпели качественные, радикальные изменения. В начале ХХI века правящая элита России неожиданно встала перед новой реальностью – автономного (без её участия) формирования миропорядка США и их союзниками, ориентированного на использование силы со стороны западной военно-политической коалиции. Стремительно менялась не только вся микросистема, но и, в частности, система международной военной безопасности, которая стала откровенно ориентироваться на политику «силового принуждения» со стороны Запада. Россия оказалась к этому не готова, а скромные и малоэффективные попытки вмешаться в Ираке и Югославии показали ограниченность ее возможностей как участника формирования нового миропорядка первого уровня.
В результате неизбежно пришлось возвращаться к политике национальных интересов, которая основана в том числе на национальных военных возможностях. Эти возможности, прежде всего в ОПК и ВС, были практически уничтожены к 2000 году и медленно восстанавливались в два последующих десятилетия, поэтому их непоследовательное восстановление растянулось вплоть до настоящего времени.
________________________________________
[1] Снесарев А.Е. Философия войны. – М.: Финансовый контроль, 2003, – с. 32.
[2] Национальная безопасность – зд.: способность нации удовлетворять потребности, необходимые для её развития – самосохранения, самовоспроизведения и самосовершенствования с минимальным риском ущерба для её национальных, базовых ценностей и её нынешнего состояния. Национальная безопасность, как доктрина и стратегия, – совокупность официально принятых взглядов на цели и государственную стратегию в области обеспечения безопасности и развития личности, общества и государства от внешних и внутренних угроз политического, экономического, социального, военного, техногенного, экологического, информационного и иного характера с учётом имеющихся ресурсов и возможностей.
[3] Военная безопасность – зд.: состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внешних и внутренних военных угроз, связанных с применением военной силы или угрозой её применения, характеризуемое отсутствием военной угрозы, либо способностью ей противостоять. Это традиционное определение, на мой взгляд, нуждается в существенном уточнении как с точки зрения приоритетности (прежде всего, – государства, а затем уже общества и личности), так и с точки зрения характеристики военной угрозы.
[4] Эта ложная идеологическая посылка, разработанная А.Н. Яковлевым и ИМЭМО РАН СССР, не имеет ничего общего с экономическими и промышленными реалиями. См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современная военно-промышленная политика в условиях четвертой промышленной революции, – сс. 151–176. В кн.: Промышленная политика: монография / коллектив авторов: под ред. А.С. Булатова. – М.: КНОРУС, 2020. – 496 с.
[5] Annual Threat Assessment of the US Intelligent Community. Office of the Director of National Intelligent. – Wash., 2021, April 9, – р. 21.
[6] См. подробнее: Подберёзкин А.И., Тупик Г.В. Изменения в международной и военно-политической обстановке в мире после начала специальной военной операции на Украине: монография / А.И. Подберёзкин, Г.В. Тупик; Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации, Институт международных исследований, Центр военно-политических исследований. – М.: МГИМО-Университет, 2024. – 603 с.
[7] По целому ряду показателей (инфляция, рост ВВП) российская экономика весной 2023 года выглядела лучше экономик некоторых западных стран.
[8] Тотальная мобилизация – зд.: мероприятия, которые направлены на приведение армии и экономики, а также общества всего государства в военное положение. Военная мобилизация может быть общей и частной. Также существует мобилизационный план мероприятий. Тотальная военная мобилизация – это когда властью призываются все взрослые дееспособные граждане в борьбе с чрезвычайными обстоятельствами, к военной службе и пр. В общем в войне принимает участие все общество. Экономика в этом случае переводится на военные рельсы.
[9] См., например, доклад РЭНД по Украине: Ховард Дж. Шац, Габриэль Тарини, Чарльз П. Райс, Джеймс Доббин. Восстановление Украины. Доклад РЭНД. 14 июня 2023 г. / https://www.rand.org/pubs/research_reports/RRA22001.html?utm_source=Adaptive Mailer&utm_medium=email&utm_campaign
[10] Напомню, что ВЧК в России и «СМЕРШ» создавались прежде всего против саботажа и шпионов.
[11] Подберёзкин А.И. Современная национальная стратегия России в области военной безопасности / Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. – М.: МГИМО-Университет, 2022. – 440 с.
[12] Annual Threat Assessment of the US Intelligent Community. Office of the Director of National Intelligent. – Wash., 2021, April 9, – р. 21.
[13] См.: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. – М.: ИД «Международные отношения», 2020, – сс. 179–198.
[14] Этой проблеме была посвящена серия работ, опубликованных в 2017–2023 годах, в частности: Подберёзкин А.И. «Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019–2025 гг.). Ч. 1. Научно-аналитический журнал «Обозреватель». 2019, № 4 (351), – сс. 5–25;. Подберёзкин А.И. «Переходный период»: эволюция политики военно-силового противоборства западной военно-политической коалиции (2010–2024 гг.). Ч. 2. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 5 (352), – сс. 5–21.
[15] Подберёзкин А.И. Значение средств воздушно-космического нападения и обороны в обеспечении безопасности России // Воздушно-космическая оборона, № 1, 2020, – cc. 62–80.
[16] Расширенное заседание коллегии Минобороны России / www.kremlin.ru.21/12/2020.
[17] Маслов А. Москва и Пекин закрепили всеобъемлющее партнерство после избрания Байдена. 29.12.2020 / riafam.ru/29.12.2020.
[18] Путин В.В. Стенограмма выступления на онлайн-форуме «Давосская повестка дня 2021» / president.org/27/01/2021
[19] См. подробнее: Боброва О., Подберёзкин А. Политико-правовые вопросы противодействия проявлениям, направленным на подрыв основ государственности Российской Федерации / Эл. ресурс: сайт ЦВПИ «Евразийская оборона», 30.08.2021 / http://eurasian-defence.ru/?q=eksklyuziv/politikopravovye-voprosy
