Российская революция в контексте имперской истории XIX – начала ХХ века

Связь между существующими в обществе ценностными доминантами и  способами реализации индивидуальных, групповых и государственных интересов является чрезвычайно значимой с теоретической и практической точек зрения. Отметим, что история попыток увеличить уровни благосостояния одних групп людей за счет сокращения благосостояния других составляла стержень многих политико-экономических дискуссий [7, с.53]. Обращение к данной проблеме выглядит тем более актуальным, если учесть, что развитость общества определяется степенью его дифференциации, предполагающей использование оптимальных механизмов институционального согласования разнообразных хозяйственных, социокультурных и политических предпочтений. В этом смысле «империю можно представить как систему внутренних исторически сложившихся иерархий, которые должны поддерживаться в состоянии динамического равновесия» [2, с.141]. Внутренняя ситуация в Российской империи в XVIII – первой половине XIX века показывает, что в условиях регулирования доступа к природным, экономическим и управленческим ресурсам рамками социокультурных и политико-правовых ограничений процесс обновления ценностных ориентиров может сопровождаться нарастанием кризисных явлений в сложившейся структуре общественного взаимодействия. Подобная ситуация имела место прежде всего потому, что разобщенные – в хозяйственном, территориальном и сословном плане – группы населения оказывались неспособными институционально сбалансировать свои предпочтения в целях поддержки модернизационныхпроцессов в стране (яркий пример этому: опыт работы уложенной комиссии 1767 г.). Наблюдавшийся во второй четверти XIX века экономический прогресс (главным образом в промышленной и транспортной областях), объективно связанный с хозяйственными и социокультурными изменениями в составе городского населения, сопровождался острейшим дефицитом креативных решений со стороны традиционно ориентированных элитных групп, главным образом в помещичьей среде, и, как следствие, необходимость поиска качественно новых подходов к его преодолению. В этом смысле закономерно, что изменения в организации аграрного производства, начало которым положила отмена крепостного права, сыграли одну из центральных ролей в осуществлении «революции сверху» 1860-1870-х гг. Великие реформы дали стране мощный импульс для успешного развития, значительно усиленный затем «модернизацией Витте – Столыпина», а также переходом с 1905 г. к конституционному строю [4]. Следствием этой революции стали глубокие преобразования в способе организации российского общества (прежде всего в судебной, управленческой, образовательной и финансовой областях), обусловившие начало формирования социальных порядков «открытого доступа». Наличие последних подразумевает, что политическая власть «должна обладать поддержкой широко определенных экономических и общественных интересов»[11, с.69]. 

Институциональная модернизация эпохи правления Александра II, соответствующая изменениям в структуре ценностных приоритетов лиц из окружения императора,являлась не столько результатом идейно-политического и духовного сплочения общества, сколько показателем исторически складывающихся возможностей для формирования нового баланса интересов, который в той или иной степени обеспечивал согласованное взаимодействие политически влиятельных индивидов и групп в процессе достижения ими поставленных целей. В этом смысле следует говорить о том, что, с одной стороны, институты способны оказывать влияние на экономический рост, с другой – они формируются в том или ином виде потому, что в конкретном обществе есть силы, заинтересованные в их появлении [25]. Конечно, при существующих к концу XIX века особенностях функционирования отечественной политико-правовой системы, с учетом разнообразия этнического и конфессионального облика российского общества, могли использоваться различные средства достижения индивидуальных и групповых целей, и, соответственно, способы реализации институциональных соглашений, а также разные формы организации труда применительно к конкретным типам хозяйственных отношений. В связи с этим отметим, что ряд институциональных преобразований, имевших место в 1860-90-е гг., обусловили заметное сокращение рисков для промышленной деятельности. В числе таковых стало формирование современной для своего времени правовой базы акционерного дела, развитие банковского и страхового рынка, обновление системы судопроизводства и местного самоуправления (с соответствующим увеличением расходных статей, связанных с вложением в «человеческий капитал» - земское образование и здравоохранение). Ключевыми во второй половине XIX века явились масштабные инфраструктурные изменения, сопровождавшиеся крупными инвестициями в железнодорожные и водные коммуникации, а также реформированием денежной системы и коммерческого налогообложения (1895 – 1898 г.). Вместе с тем в этот же период наблюдались усиливающиеся диспропорции в развитии индустриального и аграрного секторов, обусловленные помимо прочего государственной поддержкой традиционных (общинных) норм земледелия и землепользования. Отсталость крестьянских хозяйств, в большинстве своем по-прежнему не знавших частной собственности, практически закрывала возможность привлечения инвестиций и использования современных для своего времени технико-технологических средств и приемовпроизводства. Не решаемые в период царствования Александра III многие структурные и институциональные проблемы обернуться не только потерей временного ресурса (многие из них придется «разруливать» в крайне ограниченный и сложный с точки зрения внутреннего и внешнего положения страны срок – с 1905 по 1913 гг.), но и потребуют в дальнейшем новых и более активных усилий в процессе достижения баланса частных, общественных и государственных интересов.

Исторический опыт свидетельствует о том, что взаимосвязь институциональных и организационных параметров хозяйственной деятельности имеет четко выраженную групповую солидарность (отраслевую, территориальную, этнокультурную), выход за рамки которой стимулируется появлением новых заинтересованных групп (подгрупп) в условиях диверсификации экономики, роста конкуренции, распространения технологических и управленческих новшеств. Такая направленность стала характерной для Второй промышленной революции, когда создание новых организационных способностей, сопровождавшееся инвестициями в капиталоемкое производство и систему дистрибуции, способствовало «сенсационному успеху» ряда интегрированных немецких и американских компаний [26, p.90]. Близкая ситуация складывалась к концу XIX века в передовых отраслях российской экономики – электрооборудования, химической, машиностроения и металлообработки. В начале ХХ века, по мере снижения доли иностранных вложений в новых инвестициях в империи (с 80 до 50% [27, р. 26-28]),  происходило соответствующее усиление роли петербургских и московских банковских кругов, с одновременным  ростом влияния в отечественных компаниях собственников и управленцев с российским подданством. Процессыинвестиционного, технологического и организационного обновления влекли за собой – прямо или опосредованно – изменения в облике экономически активных групп городского населения, в том числе путем утверждения качественно новых подходов к решению возникавших в хозяйственной и социальной сферах проблем.  

Иная ситуация наблюдалась в аграрной области. Можно утверждать, что распространенность сельской общины как института самоуправления с характерными для нее нормами индивидуального и группового экономического и социокультурного взаимодействия станет одним из ключевых факторов, объясняющим характер происходивших в России событий в конце XIX – начале ХХ в. В 1890-е гг., в условиях бурного промышленного роста в стране, приток крестьян на городские предприятия явился дополнительным стимулом для развития отечественной индустрии. Присущая таким рабочим (вчерашним крестьянам) солидарная готовность к соблюдению правил труда, понимаемых в качестве условия получения хотя и невысокого, но гарантированного вознаграждения, а также некоторой социальной поддержки, выступало для последнего десятилетия XIX в. значимым фактором промышленного подъема. Важнейшими для крестьянина являлись здесь упорядоченность и определенная предсказуемость участия в производственной деятельности, по своему напоминающие его место и роль в жизни сельского общества. Другими словами, в условиях имеющейся в российской деревне массы проблем (в том числе малоземелье, низкая производительность, отсутствие инвестиций, слабая мобильность рабочей силы, неразвитость инфраструктурной и институциональной поддержки) ориентация на городские заработки позволяла в некоторой мере сглаживать противоречия в характере имеющихся возможностей для сельского населения. Однако острота структурных диспропорций, обусловленная уровнем и направленностьюразвития аграрного и промышленного секторов, со свойственными первому правовыми и неформальными ограничениями положения крестьян в общине, не могла не стать узловым препятствием дальнейшего социального и экономического обновления страны в целом. Многие из рабочих, ранее вынужденных покинуть деревню и не обнаруживших в городе адекватных их представлениям об уравнительной справедливости норм межличностных и коллективных отношений,  представляли собой в социобиологическом и психологическом отношениях «нездоровое сообщество – агрессивную и гремучую массу, готовую взорваться при неблагоприятных обстоятельствах». К тому же основная их часть концентрировалась в немногих промышленных центрах и особенно – в двух столицах, что делало их еще более социально опасными [10, с.104]. В полной мере данное обстоятельство проявит себя в 1901-1905гг. – период масштабных общественно-политических и хозяйственных потрясений. Применительно к этому же периоду следует говорить еще об одном факторе, очень схожим с тем, который в полной мере заявит о себе в 1917 г. Речь идет о возрастном облике тех, кто в условиях революционного вихря сумели добиться популярности и влияния и в связи с этим были «жизненно заинтересованы»  в сохранении слабой государственной власти: «Тысячи и тысячи молодых, энергичных, честолюбивых, воинственных и вооруженных мужчин готовы были драться за свое новое положение» [5, с.147]. На этом фоне нежелание Николая II и его окружения проводить в стране широкие структурные и институциональные преобразования обернется резким обострением социальной ситуации как в среде городского, так и сельского населения (с учетом возвращения в деревню значительной части лишившихся работы в городах крестьян), сопровождавшимся ростом политико-идеологической конфронтации и общим разбалансированием общественных и государственных интересов. 

С преодолением промышленного кризиса и социально-политических потрясений 1905 г. возникла общественнаямотивация на продолжение структурных и институциональных реформ. Царский манифест 17 октября 1905 г. и новая редакция «Основных законов Российской империи», утвержденная Николаем II 23 апреля 1906 г., открыли дорогу к трансформации страны в конституционнуюмонархию.  Наряду с обновлением деятельности высших государственных органов империи., утверждалисьосновополагающие гражданские права и обязанности подданных, в том числе: гарантии личности в случае ареста и суда, неприкосновенность собственности, право на свободное избрание местожительства и профессии, право свободного выезда за границу, право на свободу вероисповедания, право «в пределах установленных законом» выражать и распространять свои мысли. Появление многопартийной Государственной думы, наделенной законодательными функциями, в том числе утверждения бюджета, и инициированные П.А.Столыпиным преобразования (с ориентацией на частную инициативу в сельскохозяйственном производстве, изменениями в системе судебной власти,местного самоуправления и образования и т.д.) позволили значительно активизировать преобразования в социально-экономической жизни страны. Каждое из нововведений было тесно связано, в свою очередь, с ориентацией на безусловную правовую защиту института частной собственности не только в его аграрном, но и общем экономическом содержании*. По мнению П.Грегори, если даже «очень осторожно» спроецировать показатели хозяйственного роста империи в «гипотетическое будущее», то «мы увидим, что Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику» [3, с.248].Изменения в общественной жизни России в начале ХХ века в целом подтверждали тенденцию к активному институциональному оформлению и росту влияния тех групп интересов, которые оказывались способны поддержать инновационные изменения в экономической, политической и социокультурной практике своего времени. Примечательной в связи с этим представляется динамика состава групп «среднего класса» в России в условиях социально-экономических и политических преобразований в первое десятилетие ХХ века. 

К 1 января 1905 год (накануне масштабных революционных потрясений в стране), получавших в империи годовой доход свыше 1 тыс. рублей** насчитывалось не менее 404 700 физических (без членов семей) и юридических лиц***. Из них группе, занимавшейся торгово-промышленной деятельностью (83 579 лиц), принадлежала 1/3 его совокупного объема. Второе по значимости место занимали доходы от «личного труда» **** (1/5), и лишь третье – 1/6 часть – от «земельных имуществ» (59 681 землевладельцев). Четвертое и пятое место (по 1/8) делили доходы рантье и городских домовладельцев [13, с. XХХII – XXXIII]. Спустя пять лет, на фоне предпринятых в 1906-1909 гг. реформ П.А.Столыпина, численность получателей годового дохода свыше 1 тыс. рублей увеличилась до 697 000 лиц. Заслуживают внимания показатели диверсификации ресурсных источников, используемых в условиях обозначившегося в Российской империи экономического роста.

Таблица 1. Структура доходов по источнику получения (1910 г.).

Таким образом, при сохраняющейся значимости источников дохода от торгово-промышленной деятельности наблюдалось увеличение за пятилетие доходов от «личного труда», прежде всего в сфере управленческой деятельности. При этом общая сумма распределялись по группам учитываемых лиц с тенденцией увеличения численности получателей сумм от 1 до 5 тыс. руб., и уменьшения – владельцев более высоких доходов.

Таблица 2. Размеры доходов по числу групп получателей (1910 г.).

По сумме доходов наблюдалась деление групп получателей на низшую – до 5 тыс. руб. (45,9%), среднюю – от 5 до 50 тыс. руб. (33,8%) и высшую – более 50 тыс. руб. (20,3%). В условиях роста хозяйственной активности углубляющиеся различия в источниках и объеме доходов по сути означали выход за рамки прежней социокультурной модели распределения ресурсов, переход в новое качество экономической и общественно-политической активности. 

Таблица 3.Соотношение размеров доходов к их общей сумме по группам получателей (1910 г.)

В целом, при общем росте численности «среднего класса» и учитывая ограниченное число регионов с его значимым представительством (объем доходов свыше 50 млн. руб. имел место в 10 губерниях, при этом 1/3 всех доходов получали в Петербурге и Москве – соответственно 451 500 руб. и 371 600 руб.), следовала консолидация интересов состоятельных групп населения и активизация их влияния в пространстве прежде всего урбанизированных территорий[16, с.I-VI]. Здесь интересы получателей высоких доходов – экономические, политические, социокультурные и пр. – в наибольшей степени соответствовали возможностям их удовлетворения. Данный аспект объяснял появление в крупных городах все большего числа креативных сообществ, способных институционально и организационно объединять индивидов для реализации частных и коллективных интересов. В свою очередь первые структурные преобразования в экономике, сопровождавшиеся ростом сельскохозяйственного производства (в предвоенное пятилетие резко увеличился хлебный экспорт, удвоилось количество применяемых минеральных удобрений, почти в 3,5 раза возросли закупки крестьянами сельскохозяйственных машин) стали мощным толчком для подъема в индустриальном секторе. В начале 1910-х гг. среднегодовой рост продукции промышленности составил около 9%. Быстрыми темпами развивалось акционерное (ассоциированное) предпринимательство. Так, если в 1908 г. было учреждено 123 российской компании, то в 1911 г. – 277, а в 1913 г. – 374 [23, C.271]. Темпы акционерного учредительства в то время в России были самые высокие в мире. Говоря о перспективах финансовой и технико-технологической модернизации страны, профессор И.Х.Озеров – известный в свое время ученый и предприниматель, подчеркивал, что «руководящей идеей в этом вопросе должны быть интересы промышленного развития страны, привлечение распыленных частиц капитала к творческой созидательной работе и распространение интереса среди самых широких слоев населения к промышленной жизни» [12, с.175]. Другими словами, проблема заключается не только в достижении в данныйпериода высокого уровня благосостоянии как такового, но и в восприятии – рациональном или чувствительном – возможности выйти на этот уровень в соответствии с имеющимся объемом и качеством ресурсов (в том числе природных, финансовых, научных, образовательных, физиологических, психических и т.д.). Такая возможность требовала определенного качества как материального, так и человеческого потенциала, и в этом смысле предполагала сохранение оптимального баланса индивидуальных, общественных и государственных интересов как важнейшее условие достижения результата. 

Центральный фактор, вызывающий высокую раздробленность общественных сил и интересов — это длительное и бурное (по меркам своего времени) хозяйственное развитие в предреволюционный период, сопровождающееся началом экономического роста и значительными структурными сдвигами. Вопрос, однако, заключается в том, обуславливает ли активное экономическое развитие и вызываемая им фрагментация общества ослабление государственной власти в стране, с последующим революционным разрешением конфликта между новыми процессами и встроенными в ткань общественных отношений барьерами к адаптации [20, с.38, 45]. Следует признать, что происходившие накануне мировой войны процессы дифференциации российского общества, сопровождавшиеся на фоне экономического подъема увеличением численности групп интересов (ряд из них были организационно оформлены еще в 1905 – 1907 гг.), не имели перспектив, тем более оцениваемых как закономерные, для перерастания в революционные потрясения. Напротив, события предвоенного времени свидетельствовали о набиравшей силу тенденции к поиску (в том числе в стенах Государственной думы) новых форм и средств координации межгрупповых интересов, используемых в целях обновления институциональных основ государственного строя и социально-экономической жизни России. 

Проблема заключалась в том, что усиливающаяся социальная фрагментация не успела получить к 1914 году адекватного институционального сопровождения с точки зрения возможностей согласования индивидуальных, общественных и государственных интересов. В мирное время Российская империя, несмотря на многообразие, разнонаправленность и масштабность характерных для неё социальных конфликтов, способна была их «переварить». Однако в экстремальных условиях Первой мировой войны это оказывалось невозможным [15, с.16]. Дефицит временногоресурс станет решающим в плане нарастания кризисной ситуации в империи в сложных условиях войны. В данном отношении складывание новых групп интересов (в форме всероссийских союзов земств и городов, военно-промышленных комитетов и межпартийного думского альянса – «Прогрессивного блока») в трудные в военном плане 1914-1915 гг. лишь дополнило дезорганизацию в сфере взаимоотношений власти и общества, поскольку в большей мере оказалось ориентированным на политическоепротивостояние, а не на поиск социальных компромиссов.Образ внешнего врага – Германии и ее союзников, логично дополнялся в данном случае чертами внутреннего – монаршей четы и правительственных чиновников. Можно сказать, в силу раскола элит, их взаимонеприятия, формирования контрэлит на крайнем левом и крайнем правом флангах, трудоемкости процессов и дефицита времени ситуацию под контролем удержать не удастся [1, с.18] .

Свою роль сыграла в преддверии 1917 года незавершенность модернизационных процессов в аграрном секторе, обусловившая преобладание традиционалистских, ориентированных на общинные ценности групп в российской деревне. В крестьянской стране все еще отсутствовало восприятие частной собственности как «прочное настроение и устремление народных масс» [21, с.268], с соответствующей неспособностью последних выражать свои групповые экономические потребности в правовом русле. На этом фоне выданное в годы мировой войны оружие мобилизованным крестьянам действенно  стимулировало их к решению существующих социальных и экономических проблем с помощью силы. Следует также учитывать то обстоятельство, что значительную часть российской интеллигенции отталкивали предпочтения «новых элементов» общества – торговцев, промышленников и банкиров. Речь шла не только о представителях марксистско- и народническиориентированных ее сообществ, но и выходцах из либерально-дворянской среды. В значительной мере это являлось «проявлением аристократического презрения со стороны сыновей богатых дворянских родов, для которых материальные ценности никогда не были главными, к мелочности экономической жизни» [17, с.203]. 

Вряд ли можно говорить о том, что революция была обусловлена какой-либо одной конкретной причиной. Ни «заговорщический» (политическая оппозиция продолжала пребывать в аморфном состоянии), ни военный (оборонный потенциал России позволял успешно продолжать войну*****, что по своему трагически подтвердили последующие четыре года боевых столкновений на ее территории), нипродовольственный (в стране не существовало, за исключением трудностей инфраструктурного характера, кризисной ситуации с обеспечением населения основными продуктами питания) вариант объяснения не позволяют однозначно судить о предпосылках февральских событий1917 года. Другими словами, нет убедительных доказательств объективной закономерности в крушении прежней модели общественного и государственного устройства, которая столь же однозначно могла бы объяснить отсутствие в это времяподобных потрясений в других странах, переживавших не меньшие, а может быть и большие трудности в годы войны (например, Германия или Османская империя). Вместе с тем пристальный интерес современных историков к наследию военного времени даёт «возможность увидеть скрытые пружины мирового исторического процесса, его смысл и вектор развития»[22, с.37] с точки зрения влияния на Российскую империю в предреволюционный период.

Примечательной в плане меняющихся настроений в среде бывших борцов с царским режимом представлялась эволюция взглядов П.П.Рябушинского – лидера оппозиционно настроенных старообрядческих кругов московской буржуазии, на перспективы развития России в 1917 году. 25 января в собственном доме на встрече с соратниками из числа промышленников и торговцев он требовал произнести «обличительное слово», вынести беспощадный «приговор» монархии: «Что нам делать во имя спасения России? Мы знаем только, что так продолжаться не может…». Спустя два месяца (после недавних революционных событий в феврале-марте в Петрограде) Рябушинский становится более осторожным в высказываниях. Он призывает Временное правительство к «умеренной», взвешенной деятельности: «Нельзя забывать, что в жизни народов редко происходит ломка; формы строя должны постепенно улучшаться. Поэтому трезвый и спокойный государственный взгляд должен проникнуть в взволнованную массу и тогда только мы можем приступить к нашей созидательной работе» [14, с.3, 12]. Еще через четыре месяца (22 июля), в условиях обострения внутреннего положения в стране, предприниматели от лица Совета Союза объединенной промышленности заявляют об усилении анархических тенденций в жизни общества: «спасение в единстве и силе власти и в укреплении принципов законности и права, обеспечиваемых этой твердой властью». Наконец, спустя пять месяцев после февральского политического переворота П.П.Рябушинский с горечью констатирует (3 августа): российское общество оказалось в «тупике» под «давлением доктринерства левых групп и их сомнительных вождей». Надежды на Временное правительство оказались беспочвенны: «это было лишь случайное сочетание лиц», у которых нет никакого плана преобразований. По поводу перспектив действий «торгово-промышленного класса», на созидательную работу которого Рябушинский возлагал в дореволюционный период столь большие надежды, мнение было однозначно: «в настоящее время убедить кого-нибудь или повлиять на руководящих лиц он не может» [24, с.189, 196-199].  

В конечном счете, начало революционных потрясенийоказалось обусловлено сочетанием нескольких факторов, связанных с конкретными событиями территориального (Петроград) и временного (февраль 1917 г.) свойства и инициированных в условиях войны обострениемсоциокультурного и политического противостояния, которое в свою очередь было вызвано стремлением радикально изменить (или, напротив, сохранить) действовавшие ранее институциональные механизмы распределения и использования имеющихся ресурсов (властных,экономических и природных). В этом смысле можно говорить о том, что с наступлением экстремальной ситуации военного времени российское общество не смогло справиться с процессом модернизации, то есть проблемами перехода оттрадиционного к современному обществу [9]. В ситуации «незавершенной модернизации возможность революционного взрыва превращается в действительность в результате комбинации отсталости масс, авторитаризма политической власти и экстремизма радикальной интеллигенции» [8, с.115].Данное обстоятельство объясняет масштаб потрясений, который пережила страна в период 1917-1918 гг. и последовавшие за ним годы гражданской войны, когда приходившие к власти политические силы демонстрировали неспособность реализовать общенациональный консенсус по проблемам дальнейшего развития России. Подтверждением этому явились события, связанные с разгоном большевикамив январе 1918 г. всенародно избранного Учредительного собрания. Прекращение его работы, наряду с некоторыми иными антидемократическими мерами новой власти (в частности подписанием Брестского мира), вызвали недовольство многих представителей образованного общества. Еще одним важным событием стало введение в стране весной 1918 г. продовольственной диктатуры. Это решение «противопоставляло новую власть крестьянам, составлявшим абсолютное большинство населения» [4, с.153]и в этом смысле следует оценить как рубежное, положившееначало перерастанию социального-экономического и политического хаоса в кровопролитную гражданскую войну.

Итогом революции 1917-1921 гг. явился глубокий экономический и социальный кризис, сопровождавшийсяупадком производительных сил города и возвращением деревни к патриархально-общинным устоям мелкого земледелия. На этом фоне провозглашение руководством РКП(б) новой экономической политики стало завершающим событием в истории революции [6], обозначив перелом в процессе поиска качественно иного, отличавшегося от прежней направленности действий большевиков, курса на социально-экономические преобразования.  Однако попыткивыйти на уровень устойчивого роста путем отказа от революционной практики «военного коммунизма» и возвращения к рыночным отношениям в период НЭПа оказались нереализованными прежде всего в силу крайней противоречивости соотношения структурных потребностей и институциональных возможностей при проведении нового курса. В связи с этим и с учетом ухудшавшейся международной ситуации можно говорить о существующей логике последующего перехода к мобилизационной модели хозяйственного развития, обусловившей в итоге индустриальный рывок с сопутствующим формированиемкомандно-административной системы управления экономикой и завершением процесса огосударствленияобщественной жизни. В целом, результатом революции в среднесрочной (двадцатилетней) перспективе стало построение новой системы согласования индивидуальных, общественных и государственных интересов, покоившейся на приоритете идеологических механизмов определения и реализации стратегических ориентиров развития страны, со всеми свойственными такому варианту модернизации хозяйственными, социокультурными и политическимирезультатами в долгосрочном плане.

​​​​Примечания

* В данном отношении один из видных деятелей  отечественного делового мира Н.С.Авдаков  отмечал появившуюся в стране «полную солидарность интересов земледелия и сельского хозяйства и промышленности и торговли» [17, л.98 ]

** Эту сумму, исходя  из чиновничьих критериев начисления подоходного налога, можно считать низшей планкой для складывавшегося в то время «среднего класса». В начале ХХ века годовую зарплату в 1000 руб. получали, например, врачи земских больниц и учителя старших классов гимназий, мастера на предприятиях и младшие офицерские чины в армии, приказчики в магазинах и служащие в заводских конторах, лаборанты и ассистенты в высших учебных заведениях.

***   Подсчеты были неполными, поскольку не учитывали уровень благосостояния целого ряда социальных групп, прежде всего высокооплачиваемых представителей «свободных профессий» (техническая интеллигенция, адвокаты, врачи, журналисты, художники и актеры и т.д.) и имеющих «личные промысловые занятия». Следует также учитывать, что за пределами анализа остались многочисленные группы лиц с доходами от 500 до 1000 руб. (в том числе занятые в мелком городском и сельском предпринимательстве), из числа которых «подпитывался» средний класс.

**** Подсчитывались главным образом заработки на государственной или общественной службе, наемный труд в торгово-промышленных предприятиях (обязанных публичной отчетностью), а также пенсии. 

***** К концу 1916 г. был завершен перевод российской промышленности на военные рельсы: полностью на оборону работали 81,8% предприятий, на которых трудились 73,3% всех рабочих [18, с.70-73]                   

​​​​

Литература