Когда читаешь про заслуги и регалии 39-летнего бизнесмена Дмитрия Волкова, представляешь мультимиллионера Джона Дюпона из прошлогоднего оскаровского фаворита «Охотник на лис». Сооснователь Social Discovery Ventures (IT-компания, в чьем активе более 50 проектов, в том числе Shazam, сайт по поиску попутчиков TripTogether, профессиональные и нишевые соцсети, сайты знакомств) танцевал на Бродвее, играл главную роль в некоем русском мафиозном блокбастере, написал несколько книг по философии. Серьезно увлекается классической музыкой, полетами на спортивных самолетах, а если судить по последним интервью — с некоторых пор еще и современным искусством. В частности, устраивает перформансы и строит скульптуры с известным современным художником Олегом Куликом.
В конце августа этого года Волков собрал экспедицию из сотрудников SDVentures и представителей СМИ на Burning Man — легендарный восьмидневный фестиваль музыки и искусств, проходящий каждый год посреди пустыни Блэк-Рок в штате Невада, США. Там он представил результат своего последнего проекта с Куликом — инсталляцию «Оракултанг». Сидящий в клетке орангутанг-робот отвечал на вопросы, предсказывал будущее, хулиганил — словом, вел себя как настоящий пророк. Обсудив с Дмитрием впечатления от увиденного, редактор Interview Павел Вардишвили попытался понять, что это на самом деле за человек: успешный бизнесмен, прирожденный философ или арт-деятель?
Дмитрий, что вы можете сказать про фестиваль Burning Man в целом и про ваш арт-проект «Оракултанг» в частности?
Когда мы готовили проект, я старался абстрагироваться от ожиданий, потому что они ведут к разочарованиям. Я был открыт для любого опыта, был готов к чему угодно: экспедиции с перепадом температур от безумной жары к холоду, с отсутствием комфорта и пылью вокруг — или что, наоборот, получится такая бесконечная вечеринка.
А если говорить про впечатления?
Меня поразило, какое количество людей хочет здесь самовыразиться. Всего за неделю вокруг этой идеи сформировался огромный город, где есть улицы, площади, свои ритуалы, занятия разные — и все это вокруг необходимости проявить себя иначе, чем в привычной обстановке.
Что необычного увидели?
Прежде всего, человеческую реакцию на стресс, непривычную обстановку, тяжелую физическую работу, жару и общение друг с другом 24 часа в сутки.
И как себя люди вели?
Даже настоящие мужчины в пустыне ломаются. Я не могу сказать, что здесь прямо личности меняются, но это пространство заметно забирает силы.
Еще что-то интересное обнаружили?
Конечно, потрясающие инсталляции, современное искусство, художники, а также люди, которые художниками являются только семь дней в году. Ну, может, не семь, а чуть больше, ведь многие готовились к проекту за месяц-два. И знаете, что еще поразило? Многие вещи, на которые обычно не обращаешь внимания, в пустыне приобретают совершенно иное значение. Пустыня наделяет другим смыслом даже стул, если он стоит там один.
По лагерям на Burning Man походили? Посмотрели, как люди живут?
А как же. Понравился лагерь с чаем. Я вообще чай люблю, а это место сделали очень уютным: стол для сервировки, ковры. Ты снимаешь обувь, проходишь, садишься, и тебя угощает чаем человек, который с другой стороны этого столика сидит. Душевная, спокойная, человеческая атмосфера.
Я там тоже был.
И как?
Знаете, я много куда заходил и испытывал совсем уж неожиданные эмоции. Например, остановился выпить кофе и разговорился с женщиной, которой лагерь принадлежит. У нее там ничего, кроме кофе, нет. Только маленький лабиринт, наскоро построенный, он ночью мерцает. Женщина оказалась из Колорадо, на Burning Man шестой раз приезжает, про Россию ничего не знает. Мы проболтали всего полчаса, но для меня этот разговор был намного круче, чем прыгать с тарзанки в соседнем лагере. В другом месте я пробовал нюхательный табак с ядреными специями. И тоже было интересно пообщаться с устроителями этого шатра. А у вас случались подобные откровения?
Ну, вот про чайный лагерь я вам рассказал. Его хозяин живет в Северной Каролине, говорит по-русски. Здесь все лагери открыты людям, и, когда идешь по этому городу, незнакомцы приглашают к себе. В мегаполисе нереально вообразить, что ты впервые с кем-то встретился, а тебя сразу в гости зовут. Сразу возникают подозрения. А здесь, если тебя пригласили, это приятно и почетно. Хотя мы, конечно, большую часть времени не по чужим лагерям ходили, а строили и обустраивали собственный, где находился «Оракултанг».
Вы его вместе с художником Олегом Куликом придумали?
Вместе мы придумывали, чем конкретно этот робот будет заниматься. А вообще, изначально наша идея была — что-то с русской темой сделать. Мы собирались построить такую большую конструкцию, типа башни с куриными лапами, а наверху — яйцо, в котором можно сидеть и медитировать. Потом я решил, что раз уж у меня технологическая компания, логично сделать что-то связанное с интеллектуальными машинами. А у Олега одна из основных в творчестве тем — животные.
Что, даже не поспорили с ним ни разу в процессе работы?
Разумеется, спорили. Кризис случился, когда начали обсуждать, что должна делать эта роботообразная обезьяна. Сперва Олег хотел, чтобы она фотографировала людей, распознавала лица и на разных языках все это сообщала. Но я, когда все это серьезно обдумал, понял, что ничего не получится. Это нереально. И Олег очень болезненно отреагировал: «Если так нельзя, то вообще ничего не будет». Я, конечно, очень переживал.
Такое действительно невозможно сделать?
Я занимался изучением вопроса искусственного интеллекта и примерно представляю себе проблемы, с которым сталкиваются разработчики при создании роботизированных устройств. Я знаю о результатах попыток прохождения теста Тьюринга различными машинами и понимаю, насколько далека задумка Олега от реально возможного. Не только в плане бюджета, а в принципе с точки зрения реализации. Наше столкновение случилось, когда его творческие потребности...
Пошли дальше, чем технические возможности.
Вот именно. Ну, все же мы сделали эту штуковину таким образом, что она способна развиваться. То есть это обезьяна версии 1.0, и, думаю, потом будет еще много разных версий. Это надстраиваемая система, которую можно будет сделать более интеллектуальной, добавляя модули.
Как сложится дальнейшая судьба «Оракултанга»?
Есть такой фестиваль современного искусства в Бруклине New Wave Art, который проводится в Бруклинской академии музыки. Мы там выступаем в числе кураторов.
Вы с Олегом?
Нет, с компанией SDVentures. И «Оракултанг» будет в этом фестивале участвовать вместе с актером Антоном Кукушкиным, который играет спектакль про художника «Олег Кулик» (презентация проекта в рамках Next Wave Art состоялась 28 сентября в Нью-Йорке. — Interview).
Вроде бы это не первый ваш проект с Куликом. Почему именно с ним сотрудничаете?
Между нами есть какая-то химия. Мы нашли общий язык. На самом деле во всех предыдущих проектах мы не особо тесно сотрудничали. А вот с этой обезьяной работали вместе четыре или пять месяцев, чтобы все получилось. Так что проверку на прочность прошли.
Как вам вообще пришло в голову построить «Оракултанга» посреди пустыни?
Меня привлекает идея создания объектов, сочетающих искусство и технологии, эксперименты с движением и реакциями. Это что-то среднее между акционизмом и скульптурой. И я хочу это направление развивать.
А опыт жизни в пустыне — просто очень ценный. В студенческие годы я, конечно, ездил в экспедиции, кое-что знаю про экстрим. Но потом я 20 лет находился в довольно неплохих условиях, привык к хорошим отелям, виллам, яхтам, самолетам. И выход из зоны комфорта на несколько дней — это интересно.
То есть все это некий выход из себя?
Нет. Просто для того, чтобы что-то воспринять, нужно на этом сфокусироваться. А чтобы сфокусироваться, нужно оторваться от реальности, которая тебя держит. В пустыне, например, как бы я ни хотел отправить имейл, я его уже третий день отправить не могу, не уходит. И такой разрыв с ежедневной реальностью — это здорово. Иногда себя нужно помещать вот в такую обстановку.
Кроме того, экстремальная ситуация повышает восприимчивость. Я думаю, что вот эта атмосфера пыли, жары, холода, отсутствия привычных условий делает людей гораздо более восприимчивыми.
Понятно. Тогда другой вопрос: вот вы, мало того что бизнесмен, играли на Бродвее, снимались в кино, пишете книги по философии, увлекаетесь музыкой. Зачем вам еще понадобилось участие в этом арт-процессе?
Глобально у меня три дела: бизнес, философия, музыка. Свою книгу «Бостонский зомби. Д. Деннет и его теория сознания» я писал пять лет: по ночам, по выходным, в якобы отпуске. Журналисты про это нечасто упоминают, хотя это важная часть моей биографии. Зато кино, Бродвей — совсем другая история. А искусство давно было мне интересно. Причем не столько живопись и архитектура, сколько театральное действо, акционизм. На новом витке своей жизни я возвращаюсь к тому, что делал раньше, и выхожу с этим на публику.
Я правильно понимаю, что есть желание связать ваш основной IT-бизнес с современным искусством?
Есть желание создать в компании систему ценностей, среди которых — современное искусство как часть ее жизни.
Что за искусство, например?
Будем собирать коллекцию, основанную на пересечении технологий и искусства. Например, роботов. Первые два уже есть.
Павел Вардишвили
